Когда я слышу, что какой-то актер блестяще сыграл свою роль, мне становится смешно. Подумаешь, сыграл роль! Да я каждый день, каждый час изображаю десятки персонажей, а обо мне никто даже не слышал. Вот, взгляните сами. Перед вами список моих ролей: Любящий муж. Заботливый отец. Талантливый инженер. Активный общественник.

Это только мои главные роли. Есть еще и второстепенные: Остроумный собеседник. Заядлый болельщик. Коллекционер марок. Телезритель.

Я уже не говорю о различных эпизодических ролях: Человек в очереди. Посетитель музея. Пассажир в автобусе. И т. д.

Как видите, ролей у меня больше, чем у любой театральной знаменитости. Неудивительно, что последнее время я их начал путать. Впрочем, этого никто не замечает. Недаром старая театральная истина гласит: не важно, что играешь, а важно – как!

Но, извините, мне пора. Скоро мой выход. Занавес открывается…

Утро. Косые лучи солнца пробиваются в окна уютной квартиры. Негромко звучит радио. По нему уже кто-то с утра исполняет роль премьер-министра. В кровати спит человек лет тридцати. Это я. У стены – «Хельга», у двери – Ольга, моя жена.

– Кушать подано! – говорит она и исчезает.

В моей пьесе жена играет эпизодическую роль. Одна-две реплики, не больше.

Я иду на кухню и сажусь за стол. Но едва начинаю есть яичницу, как чувствую на зубах хруст соли. В ту же минуту я невольно вхожу в роль Посетителя Столовой.

– Что такое, – строго спрашиваю я. – Почему яичница пересолена?

– Не знаю, – говорит жена, – это случайность.

– Почему из-за ваших случайностей должны страдать люди?! Кто это готовил?.. Позовите!

Дверь на кухне открывается, и входит мать жены в белом переднике. В старых комедиях ее называли Тещей.

– Что ты шумишь? – говорит она. – Не с той ноги встал?

– А почему вы, собственно говоря, мне «тыкаете»? Я вам пока еще не сын. Дочку свою этим кормите!

– Коля, – тихо говорит жена, – может, творожку поешь?

– Ешьте сами! – говорю я.

Эта реплика – на уход. Я иду на работу. День. Большая светлая комната, уставленная столами и чертежными досками. За одним из столов склонился человек. Это опять я. Передо мной груда бумаг. Я составляю графики отпусков, вывожу кривую опозданий и пишу списки лиц, не уплативших профвзносы. Работа эта настолько бессмысленна, что я даже не понимаю, какую сейчас играю роль.

К середине дня я все это заканчиваю и тащу к начальнику. У него в кабинете уже полно бумаг: на столе, на полках, в шкафу. Я сразу чувствую себя в роли Человека, Сдающего Макулатуру.

– Принимайте, – говорю я первую реплику.

– Спасибо,– отвечает начальник.

– Как – спасибо? А талон?

– Какой талон?

– За макулатуру.

Начальник озирается по сторонам и, понизив голос, говорит:

– Голубчик, я понимаю, что это не инженерная работа, но что делать, должен же кто-то этим заниматься.

– Безобразие! Человека с высшим образованием заставляют заниматься какой-то писаниной! До каких пор это будет продолжаться?!

Но это уже внутренний монолог, который я произношу по дороге в отдел. Комната пуста, все ушли обедать. Лишь у моего стола стоит Леночка, студентка пятого курса, проходящая у нас преддипломную практику. Мне предстоит играть роль Консультанта по Проекту. Но когда я вижу ее стройную фигуру и нежные щеки, чуть тронутые загаром, я беру на себя амплуа Героя-Любовника.

– Ну, солнышко, как дела? – спрашиваю я. – Почему такие грустные глазки? Устала?..

– Немножко, – говорит она. – Чертила всю ночь.

Я беру ее за руку и смотрю прямо в глаза:

– А, может, тебе отдохнуть день-другой, переключиться на что-нибудь… живое…

Она почему-то краснеет и выдергивает руку.

– Что с вами, Николай Алексеевич?

– Что со мной? Кто это знает? Быть может, небо, что тебя послало. На радость или горе, сам не знаю…

– Я позову кого-нибудь, – испуганно говорит она.

Вот этого делать не надо. Это я знаю точно.

– Постой! Остановись хоть на мгновенье…

Но в этот момент все возвращаются с обеда, и сценка прерывается на самом интересном месте. Я еще долго не могу выйти из образа и весь оставшийся день играю роль Героя-Любовника – с нашими сотрудницами и секретаршей директора Генриеттой Павловной.

Вечер. Та же декорация, что и утром. В окна падает свет уличных фонарей. В комнате полумрак. Посреди комнаты в мягких креслах сидят супруги.

Это я и Ольга. Сейчас самое время играть Любящего Мужа, но я с головой ушел в роль Человека, Читающего Газету.

– Кофточку сегодня видела, – робко говорит жена.

– Все больше товаров выпускает наша легкая промышленность, – читаю я вслух.

– Нет не нашу. Венгерскую.

– В этом году в два раза вырос товарооборот стран-участниц СЭВа, – продолжаю я.

– Купить хотела, да денег нет.

– Помощь странам, пострадавшим от землетрясения.

– Коля, – говорит жена, – ты мне не дашь сорок рублей?

Я откладываю газету, и во мне просыпается Председатель Кассы Взаимопомощи.

– Откуда?! Откуда у меня сорок рублей? Я деньги не печатаю!

– Но я же не так много прошу.

– Ну и что? Тебе дай, другой, третьей… Так нам, дорогой товарищ, никаких денег не хватит.

Жена уходит на кухню, и оттуда слышится ее плач. Кажется, я немного пережал. Неудивительно, ведь сегодня было сотое представление этой сцены. Я иду на кухню, чтоб ее успокоить.

– Вот, – всхлипывая, говорит Ольга свою традиционную реплику, – говорила мне мама, чтобы я за тебя не выходила.

Как только я это слышу, я сразу становлюсь Руководителем Группы.

– Между прочим, мы здесь никого не держим. Хотите уходить – скатертью дорога. Другую найдем на ваше место. Помоложе и поспособней.

Я возвращаюсь в комнату и включаю телевизор. Сейчас начнется мой любимый хоккей. Но как только на экране появляются переполненные трибуны, открывается дверь и входит мальчик лет двенадцати или четырнадцати. Это мой сын. Надо бы взять роль Заботливого Отца, но я не могу. Я занят в эпизоде «Человек у телевизора».

– Папа, – говорит мальчик, – я тебе одну вещь хочу сказать. Только ты не расстраивайся.

– Чего расстраиваться, – бодро отзываюсь я, не отрываясь от экрана. – Ведь после второго периода счет 3:1 в пользу «Спартака».

– Пап, ты послушай. Я сегодня подрался на уроке. Это все Валька. Он первый в меня плюнул.

– Плюнул? Это не по правилам. Его надо удалить из класса на две минуты.

– Не знаю… Только тебя завтра к директору вызывают.

– Безобразие! – говорю я. – Возмутительно! Он же коньком шайбу забил, а судья засчитал.

Сын пытается что-то сказать, но я не слышу, потому что весь стадион хором скандирует: «Шай-бу! Шай-бу!»

– На уроках надо заниматься, – говорю я, когда на экране возникает пауза. – А то кончишь школу и с двух метров в ворота не попадешь. Ну, все, иди спать. На сегодня разговор окончен, вел репортаж твой папа.

Часы бьют одиннадцать. Сцена пустеет. Я смываю грим и ложусь в постель. Все тело блаженно ноет от прикосновения прохладной простыни. Господи, до чего же я устал! И кто только сказал, что у артистов легкая жизнь…